Неточные совпадения
Напутствуешь усопшего
И поддержать в оставшихся
По мере
сил стараешься
Дух бодр!
— Когда найдено было электричество, — быстро перебил Левин, — то было только открыто явление, и неизвестно было, откуда оно происходит и что оно производит, и века прошли прежде, чем подумали о приложении его. Спириты же, напротив, начали с того, что столики им пишут и
духи к ним приходят, а потом уже стали говорить, что это есть
сила неизвестная.
Рассуждая об этом впоследствии, я понял, что, несмотря на то, что у нее делалось в душе, у нее доставало довольно присутствия
духа, чтобы заниматься своим делом, а
сила привычки тянула ее к обыкновенным занятиям.
Знал Тарас, что как ни сильно само по себе старое доброе вино и как ни способно оно укрепить
дух человека, но если к нему да присоединится еще приличное слово, то вдвое крепче будет
сила и вина и
духа.
Молодой, но сильный
духом гетьман Остраница предводил всею несметною козацкою
силою.
Когда
дух исследования заставил Грэя проникнуть в библиотеку, его поразил пыльный свет, вся
сила и особенность которого заключалась в цветном узоре верхней части оконных стекол.
Он перевел
дух свободнее. «Наверно, не то!» Мало-помалу он стал ободряться, он усовещивал себя всеми
силами ободриться и опомниться.
(и, как бы с болью переведя
дух, Соня раздельно и с
силою прочла, точно сама во всеуслышание исповедовала:)
— Бросила! — с удивлением проговорил Свидригайлов и глубоко перевел
дух. Что-то как бы разом отошло у него от сердца, и, может быть, не одна тягость смертного страха; да вряд ли он и ощущал его в эту минуту. Это было избавление от другого, более скорбного и мрачного чувства, которого бы он и сам не мог во всей
силе определить.
Вот Мишенька, не говоря ни слова,
Увесистый булыжник в лапы сгрёб,
Присел на корточки, не переводит
духу,
Сам думает: «Молчи ж, уж я тебя, воструху!»
И, у друга на лбу подкарауля муху,
Что
силы есть — хвать друга камнем в лоб!
— Не знаком. Ну, так вот… Они учили, что Эон — безначален, но некоторые утверждали начало его в соборности мышления о нем, в стремлении познать его, а из этого стремления и возникла соприсущая Эону мысль — Эннойя… Это — не разум, а
сила, двигающая разумом из глубины чистейшего
духа, отрешенного от земли и плоти…
— Мы, интеллигенты, аристократы
духа, аристократия демоса, должны бы стоять впереди, у руля, единодушно, не разбиваясь на партии, а как единая культурно-политическая
сила и, прежде всего, как
сила культурная. Мы — не собственники, не корыстны, не гонимся за наживой…
Силою сил вооружимся,
Огненным
духа кольцом окружимся,
Плавать кораблю над землею,
Небо ему парусом будет…
— Я много читаю, — ответила она и широко улыбнулась, янтарные зрачки разгорелись ярче — Но я с Аристотелем, так же как и с Марксом, — не согласна: давления общества на разум и бытия на сознание — не отрицаю, но
дух мой — не ограничен,
дух —
сила не земная, а — космическая, скажем.
— Сестры и братья, — четвертый раз мы собрались порадеть о
духе святе, да снизойдет и воплотится пречистый свет! Во тьме и мерзости живем и жаждем сошествия
силы всех
сил!
— «Русская интеллигенция не любит богатства». Ух ты! Слыхал? А может, не любит, как лиса виноград? «Она не ценит, прежде всего, богатства духовного, культуры, той идеальной
силы и творческой деятельности человеческого
духа, которая влечет его к овладению миром и очеловечению человека, к обогащению своей жизни ценностями науки, искусства, религии…» Ага, религия? — «и морали». — Ну, конечно, и морали. Для укрощения строптивых. Ах, черти…
Обломов думал успокоиться, разделив заботу с Ольгой, почерпнуть в ее глазах и ясной речи
силу воли и вдруг, не найдя живого и решительного ответа, упал
духом.
В петербургской службе ему нечего было делать с своею латынью и с тонкой теорией вершать по своему произволу правые и неправые дела; а между тем он носил и сознавал в себе дремлющую
силу, запертую в нем враждебными обстоятельствами навсегда, без надежды на проявление, как бывали запираемы, по сказкам, в тесных заколдованных стенах
духи зла, лишенные
силы вредить.
Пробегая мысленно всю нить своей жизни, он припоминал, какие нечеловеческие боли терзали его, когда он падал, как медленно вставал опять, как тихо чистый
дух будил его, звал вновь на нескончаемый труд, помогая встать, ободряя, утешая, возвращая ему веру в красоту правды и добра и
силу — подняться, идти дальше, выше…
— Бабушка! ты не поняла меня, — сказала она кротко, взяв ее за руки, — успокойся, я не жалуюсь тебе на него. Никогда не забывай, что я одна виновата — во всем… Он не знает, что произошло со мной, и оттого пишет. Ему надо только дать знать, объяснить, как я больна, упала
духом, — а ты собираешься, кажется, воевать! Я не того хочу. Я хотела написать ему сама и не могла, — видеться недостает
сил, если б я и хотела…
— Не могу рассказать,
сил нет,
дух захватывает… Я лучше прочту.
Она нетерпеливо покачала головой, отсылая его взглядом, потом закрыла глаза, чтоб ничего не видеть. Ей хотелось бы — непроницаемой тьмы и непробудной тишины вокруг себя, чтобы глаз ее не касались лучи дня, чтобы не доходило до нее никакого звука. Она будто искала нового, небывалого состояния
духа, немоты и дремоты ума, всех
сил, чтобы окаменеть, стать растением, ничего не думать, не чувствовать, не сознавать.
«О чем молится? — думал он в страхе. — Просит радости или слагает горе у креста, или внезапно застиг ее тут порыв бескорыстного излияния души перед всеутешительным
духом? Но какие излияния: души, испытующей
силы в борьбе, или благодарной, плачущей за луч счастья!..»
Открытие в Вере смелости ума, свободы
духа, жажды чего-то нового — сначала изумило, потом ослепило двойной
силой красоты — внешней и внутренней, а наконец отчасти напугало его, после отречения ее от «мудрости».
Новое учение не давало ничего, кроме того, что было до него: ту же жизнь, только с уничижениями, разочарованиями, и впереди обещало — смерть и тлен. Взявши девизы своих добродетелей из книги старого учения, оно обольстилось буквою их, не вникнув в
дух и глубину, и требовало исполнения этой «буквы» с такою злобой и нетерпимостью, против которой остерегало старое учение. Оставив себе одну животную жизнь, «новая
сила» не создала, вместо отринутого старого, никакого другого, лучшего идеала жизни.
Толпились перед ним, точно живые, тени других великих страдалиц: русских цариц, менявших по воле мужей свой сан на сан инокинь и хранивших и в келье
дух и
силу; других цариц, в роковые минуты стоявших во главе царства и спасавших его…
Красота, про которую я говорю, не материя: она не палит только зноем страстных желаний: она прежде всего будит в человеке человека, шевелит мысль, поднимает
дух, оплодотворяет творческую
силу гения, если сама стоит на высоте своего достоинства, не тратит лучи свои на мелочь, не грязнит чистоту…
Но если покойный
дух жизни тихо опять веял над ним, или попросту «находил на него счастливый стих», лицо его отражало запас
силы воли, внутренней гармонии и самообладания, а иногда какой-то задумчивой свободы, какого-то идущего к этому лицу мечтательного оттенка, лежавшего не то в этом темном зрачке, не то в легком дрожании губ.
Вот явились двое тагалов и стали стравливать петухов, сталкивая их между собою, чтоб показать публике степень
силы и воинственного
духа бойцов. Петухи немного было надулись, но потом равнодушно отвернулись друг от друга. Их унесли, и арена опустела. «Что это значит?» — спросил я француза. «Петухи не внушают публике доверия, и оттого никто не держит за них пари».
Гуляевский
дух еще жил в бахаревском доме, им держался весь строй семьи и, по-видимому, вливал в нее новые
силы в затруднительных случаях.
Война мира славянского и мира германского не есть только столкновение вооруженных
сил на полях битвы; она глубже, это — духовная война, борьба за господство разного
духа в мире, столкновение и переплетение восточного и западного христианского мира.
Русское национальное самосознание должно полностью вместить в себя эту антиномию: русский народ по
духу своему и по призванию своему сверхгосударственный и сверхнациональный народ, по идее своей не любящий «мира» и того, что в «мире», но ему дано могущественнейшее национальное государство для того, чтобы жертва его и отречение были вольными, были от
силы, а не от бессилия.
Он совершенно лишен всякой мужественности
духа, всякой активной
силы сопротивления стихиям ветра, всякой внутренней свободы.
Но это — трусливый и маловерный национализм, это — неверие в
силу русского
духа, в несокрушимость национальной
силы, это — материализм, ставящий наше духовное бытие в рабскую зависимость от внешних материальных условий жизни.
То, что мы называем германским материализмом, — их техника и промышленность, их военная
сила, их империалистическая жажда могущества — есть явление
духа, германского
духа.
Слишком направил он свои
силы на создание материального могущества, и это исказило
дух его.
Такое направление германского
духа определилось еще в мистике Экхардта, оно есть у Лютера и в протестантизме, и с большой
силой обнаруживается и обосновывается в великом германском идеализме, у Канта и Фихте, и по-другому у Гегеля и Гартмана.
В общественной жизни все ведь — в
силе, в энергии
духа, в характере людей и обществ, в их воле, в их творческой мысли, а не в отвлеченных принципах, формулах и словах, которым грош цена.
Она определяется
силой жертвенного
духа народа, его исключительной вдохновленностью царством не от мира сего, она не может притязать на внешнюю власть над миром и не может претендовать на то, чтобы даровать народу земное блаженство.
Между тем в христианстве есть мессианское ожидание второго явления Христа в
силе и славе, есть мессианское искание царства Божьего, как на небе, так и на земле, возможное ожидание новой эпохи
Духа Святого.
Огромной
силе,
силе национальной стихии, земли не противостоит мужественный, светоносный и твердый
дух, который призван овладеть стихиями.
Сила и польза ставятся выше
духа и истины.
И как мало эти люди верят в
дух, в его бессмертие и неистребимость, в его неодолимость темными
силами.
Славянофилы хотели оставить русскому народу свободу религиозной совести, свободу думы, свободу
духа, а всю остальную жизнь отдать во власть
силы, неограниченно управляющей русским народом.
Эта
сила марксизма отчасти зависит от слабости христиан, от невыраженности царства
Духа, во всем уступающего царству Кесаря.
Русский
дух, устремленный к абсолютному во всем, не овладевает мужественно сферой относительного и серединного, он отдается во власть внешних
сил.
Но если в великорусском племени нет настоящей
силы и настоящего
духа, то оно не может претендовать на мировое значение.
Можно установить четыре периода в отношении человека к космосу: 1) погружение человека в космическую жизнь, зависимость от объектного мира, невыделенность еще человеческой личности, человек не овладевает еще природой, его отношение магическое и мифологическое (примитивное скотоводство и земледелие, рабство); 2) освобождение от власти космических
сил, от
духов и демонов природы, борьба через аскезу, а не технику (элементарные формы хозяйства, крепостное право); 3) механизация природы, научное и техническое овладение природой, развитие индустрии в форме капитализма, освобождение труда и порабощение его, порабощение его эксплуатацией орудий производства и необходимость продавать труд за заработную плату; 4) разложение космического порядка в открытии бесконечно большого и бесконечно малого, образование новой организованности, в отличие от органичности, техникой и машинизмом, страшное возрастание
силы человека над природой и рабство человека у собственных открытий.
Мы не привыкли на
силу смотреть с моральной точки зрения, как на дисциплину
духа, как на закал характера.
В этом пятом периоде будет еще большее овладение человеком
силами природы, реальное освобождение труда и трудящегося, подчинение техники
духу.